Хотя карьера его началась несколько раньше. К 21 году за плечами юноши уже были партии в операх «Евгений Онегин», «Галька», «Трубадур», «Аскольдова могила», но их слышали лишь зрители Казани, Уфы, Тифлиса. Мечтая о величественном Большом театре, еще не известный широкой публике артист поехал в Москву.

В Златоглавой Федор отправился в Дирекцию императорских театров, но безрезультатно. Не получилось добиться аудиенции и у дирижеров Большого: на дворе стояло лето, прослушать певца было некому. Скоро денег на то, чтобы дожить до осени, у молодого человека уже не осталось.

Надежда на успех появилась у Шаляпина, когда он узнал о Театральном агентстве, куда сразу же и поспешил. Приняла его сама владелица бюро Елизавета Рассохина. «Мы найдем вам театр!» – пообещала Елизавета Николаевна, услышав голос будущей легенды.

Спустя месяц томительного и голодного ожидания Федор наконец получил вызов от Рассохиной: впереди его ждала встреча с Михаилом Лентовским, который в ту пору был известен устроительством зрелищ в московском театре «Эрмитаж».

Только увидев Шаляпина, Лентовский предложил ему роль доктора Миракля в опере Жака Оффенбаха «Сказки Гофмана», Правда, не в Москве, а в Петербурге. И не совсем в театре, а в увеселительном саду «Аркадия». Молодого человека настолько поразила эта решительность и щедрость антрепренера – а тот сразу дал певцу целых 100 рублей – что он не глядя подписал контракт. А заодно согласился и на зимние выступления в Казани.

Петербург Федор Шаляпин ожидал увидеть «белым, чистым, утопающим в зелени». Каково же было разочарование певца, когда вместо города царей он увидел фабричные трубы и окутанные дымом крыши. «»Аркадия» тоже представлялась мне роскошным, невиданным садом, но оказалось, что это нечто вроде Панаевского сада в Казани, так же тесно застроенное, с такой же деревянной роскошью», – вспоминал он позже.

Впервые публика Северной Пальмиры услышала юного Шаляпина 5 августа (по новому стилю) 1894 года. Спустя пару дней его имя попало в газету, но не без досадной опечатки: «у г. Шляпина – несколько сдавленный в верхах basso cantate (С итальянского – высокий бас – Прим. ред.), но все-таки приятный по тембру».

К неудаче Лентовского лето в том году выдалось дождливым, не располагающим к прогулкам. Желающих отправиться в пригород столицы на Новую деревню, чтобы насладиться очередной феерией, было мало. Труппа начала бедствовать.

Когда завершился сезон, а вместе с ним и заключенный контракт, Шаляпин вздохнул с облегчением. «Приглашение меня известным в то время антрепренером Лентовским в его труппу для летнего сезона оперы в петербургской «Аркадии» сулило мне как будто удачное начало столичной карьеры. Но эта надежда не оправдалась. И в художественном и в материальном отношениях антреприза Лентовского не дала мне ничего, кроме досадных разочарований», – писал Федор Иванович в мемуарах «Маска и душа», уже находясь в эмиграции.

Но Петербург певцу покидать не хотелось: здесь он уже успел обрасти некоторыми знакомствами и связями. С другой стороны, его тяготило подписанное условие на зимний сезон в Казани. Расторжение грозило огромной для Шаляпина неустойкой.

Сомнения разрешил дирижер Иосиф Труффи, который переманил артиста в Панаевский театр. Неизвестно, как сложилась бы карьера Федора Ивановича, выбери он возвращение на родную землю, но именно здесь его дарование заметили и по достоинству оценили и зрители и критики. Это открыло ему путь в Санкт-Петербургскую оперную труппу и Мариинский театр.